— В Киеве он, вчера приплыл от порогов. А сегодня утром прискакал с печенежского рубежа Рогдай. Вся ваша тройка стародавних другов-побратимов нынче в стольном граде. Как тут Роксане голову не потерять и дома усидеть?

— Выходит, Олег с Рогдаем тоже здесь, — задумчиво произнес Микула. — Неспроста скликает по весне великий князь своих верных боевых товарищей, неспроста.

— Конечно, неспроста, -откликнулась Людмила. — А еще отправил он гридней за воеводами Асмусом, Свенельдом, Ярополком. Не иначе замыслил большую брань, вот и желает слышать их слово.

— Большую брань? -Микула окинул жену подозрительным взглядом. — Что-то больно много ты знать стала, голуба.

Людмила рассмеялась:

— А как же иначе? Это прежде я жила в трех днях пути от Киева, а теперь, когда великий князь пожаловал тебя за бранную удаль и верную службу подворьем в стольном граде, боярские и воеводские терема у меня под боком. Хочешь не хочешь, а все новости знать будешь.

— Желаешь знать — знай, только не забудь, что от великого князя я сразу прискачу домой. Надолго ли — не ведаю, но прискачу обязательно.

— Не забуду, любый. До встречи…

Всю дорогу до великокняжеского терема мозг Микулы занимала одна мысль — зачем одновременно понадобились в Киеве он, Олег и Рогдай? Все Игоревы отроки, бывшие его любимейшими товарищами по детским играм, затем ближайшими другами-братьями в дружине, ставшие ныне из рядовых воинов его вернейшими сотниками. Случайно ли вышло, что они оказались в Киеве прежде, чем туда успели пожаловать воеводы, доставшиеся Игорю от его предшественника князя Олега? Если нет, то как это увязать с большим походом, о котором судачат уже киевские женщины? Неужто им, Микуле, Олегу и Рогдаю, в планах нового великого князя уготована роль куда большая и значимая, чем обыкновенных сотников?

Эта мысль не отпускала его и тогда, когда он предстал перед Игорем.

— Челом тебе, великий князь, — громко сказал Микула, останавливаясь на пороге гридницы и снимая с головы шлем.

Игорь, стоявший у окна спиной к двери, медленно обернулся, и взгляды их встретились. Микула поразился произошедшей за последнее время с великим князем перемене. Казалось бы, перед ним всегдашний Игорь: высокий, плечистый, пышущий здоровьем и силой, не уступавший своим Дружинникам и воеводам ни в чем ни на бранном поле, ни за пиршественным столом, ни в воинских потехах на тризне У погребального костра. И все-таки нечто изменилось в великом князе: не чувствовалось в его покатых плечах и бугристых от мышц предплечьях заключенной в них силы, ушло ощущение сжатой, словно пружина, мощи из его широкой, выпуклой груди и крепких, чуть согнутых в коленях ног, готовых в любой миг перенести хозяина в прыжке на скамью ладьи либо бросить его в седло скакуна.

Пожалуй, все заключалось в глазах Игоря: отстраненных, потухших, словно смотрящих внутрь себя и живущих своей собственной жизнью. Оттого и казалось, что в гриднице два великих князя: один прежний, знакомый, полный сил и здоровья, и другой — неведомый, чужой, нерешительный и безвольный, не имеющий ничего общего с тем отважным и решительным Игорем, каковым привык его видеть Микула. Но, возможно, это лишь игра ярких солнечных лучей, щедро льющихся на лицо великого князя сквозь окно гридницы? А может, Микула застал его в ту редкую минуту, когда великий князь становится обыкновенным мужчиной, погруженным в мысли о жене, семье, домочадцах? Разве совсем недавно сам Микула не превратился из бесстрашного сотника порубежной стражи в обычного русича-мужа и русича-отца? Так почему не может быть такого и с великим князем?

— Здрав будь, сотник, — ответил Игорь. — Как дела на по-рубежье? Мирно ли ведут себя хазары?

— Покуда мирно. Как всегда, когда чужой силы переломить не могут и страшатся ее. Но лишь почуют, что она ослабла, немедля жди беды.

— Как мыслишь, долго ли ждать беды, о коей ты пророчишь?

— Не ведаю, великий князь. Но знаю твердо, что ненадежный союз у Руси со Степью, каждый миг нужно ждать от него лиха. Разве не столь давно не пыталась Степь пощупать нашу силу? Разве не нашим дружинам пришлось преграждать путь орде в русские пределы?

— Было такое, сотник, хорошо помню это. Тогда орда откатилась от нашего порубежья, даже не приняв боя. А ведь степняков было намного больше, нежели конников воеводы Ярополка. Отчего же отказались хазары от своего замысла?

— Оттого, что прежде уже не раз испытали на себе русскую силу и не забыли, какая расплата следует за их набеги. Не число дружинников воеводы Ярополка остановило степных татей, а страх перед Русью. Но стоит этому страху исчезнуть из хазарских душ — и не станет покоя на степном порубежье.

— …Не число дружинников воеводы Ярополка остановило степных татей, а страх перед Русью, — тихо повторил Игорь слова Микулы. И было в глазах и голосе великого князя снова нечто такое, что сотнику показалось, что тот вкладывает в произнесенное свой, куда более многозначительный смысл, чем Микула. -Как мыслишь, сотник, долго ли сидеть еще в хазарских душах страху перед Русью?

— Это зависит только от тебя, великий князь. От прежних страхов исцеляет время, а чтобы появился новый, надобно не позволять хазарам забывать о нашей силе. Всяк ворог признает только ее, лишь чужая сила делает его мирным.

— …Зависит только от тебя, великий князь…-вновь повторил Микулины слова Игорь. И опять прозвучал в них какой-то неведомый сотнику глубинный смысл.

Но, возможно, все это ему просто кажется? Давно не видел великого князя, за полгода отвык от разговоров, не связанных напрямую с порубежной службой, а потому ищет сейчас в своих же словах, произнесенных собеседником, некий скрытый смысл. А может, сами обстоятельства, превратившие прежнего друга-товарища в великого князя, заставляют относиться к нему и произнесенному им совсем по-другому? Например, подспудно ожидать и потому отыскивать в его словах то, чего на самом деле там нет?

— Ты прав, сотник, как и в том, что недруги Руси признают лишь силу. Но дабы грозить недругам силой, ее нужно не только иметь, но уметь ею разумно распорядиться. Так?

— Истинно так.

— Тогда, может, посоветуешь, как явить ворогам силу Руси, чтобы надолго отбить у них охоту вторгаться в ее пределы? Повторить поход князей Аскольда и Дира под Царь-град? Двинуться крушить хазарские вежи на реке Итиль и Саркел(Итиль, С а р к е л — Волга, Дон. (Подстрочные примечания принадлеж атавтору), как князь Олег? Налететь вихрем на печенегов, как то может воевода Ярополк?

— С Новым Римом и Хазарией у Руси мир. Великой кровью достался он ей, и негоже рушить то, чего добился князь Олег. Да и печенежские ханы, поклявшись в дружбе Руси, пока держат свое слово.

— Так что получается, сотник? — насмешливо спросил Игорь. — Говоришь, что ворогам надобно явить русскую силу, а как свершить это — не знаешь. Уж не на Варяжское море или на земли ляхов вести мне дружины?

— Зачем так далеко, ежели Русь может показать свою силу намного ближе? Это будет для ромеев и степняков куда зримее, чем твои победы на далеких от них морях и землях. К. тому же такой поход помимо урока для недругов станет напоминать всем соседям Руси, что никому из них не дозволено чинить ей зло и преграды где бы то ни было.

— О чем говоришь, сотник?

Голос Игоря прозвучал резко и требовательно, глаза, не мигая, замерли на лице собеседника. Его фигура напряглась, губы сжались, дыхание стало шумным и прерывистым. Неужто ему, Микуле, не столь давно привиделась в глазах великого князя нерешительность, а в его облике — безволие? Нет, перед ним и тогда, и сейчас был прежний боевой друг-товарищ, а если Микуле что-то и показалось, дело не в Игоре, а в нем самом. По-видимому, он еще не до конца свыкся с мыслью, что его побратим стал великим князем, отчего их отношения теперь строятся совсем по-другому.

— Показать свою силу врагам можно, сражаясь не обязательно именно с ними. Разве победа над кем-либо из соседей своих недругов не станет для них грозным предостережением, что с победителем шутки плохи?